Интервью, взятое у Сергея Никитина журналистом из г. Бийска Евгением Гавриловым
– Сергей Яковлевич, какие новые песни и диски ожидать вашим поклонникам в ближайшее время?
– Сейчас мы с Петром Ефимовичем Тодоровским работаем над записью второго диска «Ретро вдвоём». А на очереди диск на взрослые стихи Юнны Мориц, который предположительно будет называться «Когда мы были молодыми», и, конечно, ещё не изданы песни на стихи Давида Самойлова и Арсения Тарковского.
– Планируются ли ваши гастроли по Сибири, хотя бы до Барнаула?
– Теоретически, да. Недавно был в Новосибирске.
– Однажды, побывав в Бийске, вы запомнили этот визит. Хотя бы в плане творческой находки. Что-то ещё запомнилось вами из того далёкого времени?
– Это была ранняя осень, погода была изумительная, и было просто очень красиво. И ещё тогда я навестил моего друга Владимира Туриянского (он в то время работал в экспедиции недалеко от шукшинских мест). Он не ожидал моего приезда, это был для него сюрприз.
– До 1995 года вы работали в театре Олега Павловича Табакова заведующим музыкальной частью. С тех пор вы являетесь свободным художником. Вам наскучила административная работа или работа свободного художника вас более устраивает как творческую личность?
– Как говорится, всему своё время. Это получилось совершенно естественно. Административные обязанности меня немножечко тяготили. Это произошло постепенно. Вначале, чтобы творчески не быть связанным, я просто отказался от должности, продолжая выполнять основные функции заведующего музыкальной частью. Потом, естественно, взяли человека на эту должность. А я ещё некоторое время продолжал выступать со своим сольным спектаклем «Импровизации на вечные темы».
– Как отнёсся Олег Павлович к вашему решению?
– Всё было спокойно, к обоюдному согласию. Связь с ним у нас не прерывается, мы иногда и сейчас видимся. В этом никакого драматизма не было. Всё было естественно.
– Вашему вхождению в мир большой музыки вы отчасти обязаны передаче «Алло, мы ищем таланты».
– Я бы не стал так говорить: «в мир большой музыки». Просто мы попали на телевидение, нас узнали более широкие слои телезрителей. Только и всего. А в мир музыки я вошёл ещё будучи студентом, когда Пётр Фоменко пришёл в театральную студию на Ленинских горах и пригласил меня работать над музыкальным оформлением спектакля «Человек, похожий на самого себя, или Вечер Михаила Светлова». Это был 1967 год, я был студентом пятого курса.
Когда мы участвовали в программе «Алло, мы ищем таланты», у нас был квинтет, в котором участвовала Татьяна, а председателем жюри был замечательный композитор Микаэл Таривердиев. Мы с ним познакомились, и, я смею так нахально сказать, даже подружились. Он стал меня приглашать исполнять его песни, романсы за кадром. В том числе в фильме «Золотая речка» (там я исполнил романс Таривердиева на стихи Лермонтова «Я к вам пишу случайно, право»), а уж потом, в 1975 году, был фильм «Ирония судьбы, или С лёгким паром!». И хотя в титрах не было указано, кто поёт за Андрея Мягкова, люди нас узнали.
– Таривердиев вас рекомендовал Рязанову тогда как друга…
– Наверное, решающим было то, что я подходил как раз для этой роли. Нужен был обыкновенный человеческий голос.
– Сегодня есть так называемая «Фабрика звёзд» и прочие подобные движения, которые тоже декларируют открытие талантов…
– Меня огорчает маленькое словечко «тоже». Мне кажется, нет повода для сравнения и для сопоставления. «Фабрика звёзд» – это прежде всего технология продаж, которая ничем не отличается от продажи средств от пота, жвачки и так далее. Главное – раскрутить товар, для этого как можно больше показывать одни и те же лица в эфире. Как только лицо становится известно, знакомо зрителю, его можно продавать. Поёт он или не он – совершенно не важно. Дальше его можно пускать по стране и стричь купоны под плюсовую фонограмму. Это вообще не имеет отношения к культуре и музыке.
– Очень много в вашем творчестве занимает поэзия Геннадия Шпаликова. Сергей Яковлевич, почему он решил так рано уйти из жизни?
– Тут можно только догадываться. Геннадий Шпаликов, будучи человеком природно-искренним, правдивым, не мог вписаться в советскую действительность и кинематограф в части тактики и стратегии поведения. Нужно было быть немножко хитрым и лукавым, а он этого не мог. Поэтому напряжение нарастало и нарастало и кончилось так печально. Всё это хорошо читается в его сценариях и фильмах. Всё можно понять, если посмотреть фильмы по сценариям Геннадия Шпаликова и прочитать его стихи. Художник лучше всего о себе рассказывает в своих произведениях.
– Очень много говорится о прессинге, который существовал для творческих личностей в советский период. Сегодня ситуация изменилась и цензура как таковая исчезла…
– Сейчас мы живём в совершенно другой стране. И обстановка уже совершенно другая, сравнивать невозможно. Давление порождало энергию сопротивления. Поэтому мы имели замечательный кинематограф, литературу, театр, который использовал эзоповский язык. Теперь эзоповский язык никому не нужен, потому что в газетах можно прочитать то, о чём в театре тогда намекали. Мы живём сейчас в период дикого капитализма, и задача интеллигенции сохранить душу, духовный потенциал нашего народа в обстановке всеобщей коммерциализации, когда на продажу идёт всё. Задача духовного сопротивления продолжает стоять, но совершенно в другой обстановке, в другом окружении.
– Продолжаете ли вы вести «Никитинские встречи»? Что побудило вас заняться столько значимым делом?
– Да, вчера у нас была очередная встреча. Всё это было естественно, я даже для себя не формулировал, значимое это дело или не значимое. Некоторые мои друзья, родственники говорили: «Зачем ты тратишь силы на эти занятия с детьми? Лучше бы новые песни написал или музыку к опере, к музыкальному спектаклю». Только постепенно я начал осознавать, как это для меня самого необходимо. Сегодня очень важно, чтобы каждый сознательный гражданин тратил своё личное время и силы на то, чтобы как-то защитить детей, маленьких детей от потока «Фабрик звёзд» и постараться сделать из них нормальных людей. То, что происходит на «Никитинских встречах» для детей и родителей, я сформулировал бы так: там я делаю прививку детям нормального человеческого общения. После такой прививки им уже неинтересно будет «два притопа, три прихлопа» – всё, что связано с основным потоком нашего эфира.
– Есть ли у вас последователи?
– Есть просто мои коллеги, которые этим занимаются. Например, Григорий Гладков, Виктор Луферов, ансамбль «Тилль Уленшпигель» в Казани. Я не одинок.
– Хорошее множится?
– Хотелось бы на это надеяться.
– Сергей Яковлевич, каждая эпоха рождает определённую поэзию. Как вы считаете, тот вектор развития, который сегодня мы видим в нашей стране, может привести к созданию подобных поэтов и поэзии?
– Конечно. У меня большая надежда на поколение наших детей, которым сейчас в районе тридцати. От 20 до 40. И на их внуков. Всё передаётся от родителей к детям. И хотя аудитория не такая и широкая, как раньше могло показаться, но эти люди есть, и среди них природа уже разбрасывает свои подарки в виде талантов. Это процесс непредсказуемый и неостановимый.
Я дружу с людьми, которые занимаются талантливыми детьми в математике. В Москве есть центр и школа-интернат. Они собирают талантливых детей-математиков со всей России. Там есть люди даже из деревни. Талант – это как прыщ: вскакивает, не спрашивая, в каком месте и когда. Я надеюсь, что наша страна, её население, очень богата талантами. А когда талант пробуждается, то он уже требует пищи духовной, и если человеку повезёт и у него есть стремление, он находит людей, которых считает родственными своей душе. Слава Богу, есть, кого найти.
Яркий пример – екатеринбургский поэт Борис Рыжий. К сожалению, его уже нет в живых. Ему бы сейчас было тридцать. Я только летом открыл его для себя, как раз в это время появилась его книжка. Я себя чувствую просто разбогатевшим. Каждое второе стихотворение хотелось бы петь. Направленность там, конечно, не очень весёлая, но просто оттого, как это сделано, возникает чувство радости и надежды.
– Вас, как сказали, замучили «Резиновым ёжиком». А можно ли разделять поэзии на детскую и взрослую?
– Во-первых, не правильно, что я его не люблю, это было просто небольшое кокетство, что меня достал «Ёжик». Достал-то достал, но всё равно без него не обойтись. В этой песенке сконцентрировалось всё: и юмор, и добро, и человечность. Видимо, из-за этого песенка такая живучая.
Я не склонен возводить барьеры между детской аудиторией и взрослой. Ведь ребёнок становится личностью очень рано. И со всем уважением и любовью надо к нему относиться. Даже более бережно, чем к взрослому. Кормить – да, но это ещё неискушённая личность, и запрещается кормить его суррогатом.
– Песня «Александра» написана Дмитрием Сухаревым и Юрием Визбором, а «Под музыку Вивальди» Сергеем Яковлевичем Никитиным и Виктором Семёновичем Берковским. Что определяет подобные творческие союзы?
– В те 70-е – 80-е всё варилось в одном котле. Был один дружеский круг. Мы вместе встречали Новый год, ходили в байдарочные походы с Визбором и т.д. Было совершенно естественным, когда Дмитрий Антонович Сухарев уехал в научную командировку в Венгрию на Балатон, а у режиссёра оставались какие-то ещё вопросы по песне, обратиться к нашему общему другу Юрию Визбору. И он просто как друг вложил свою лепту.
С Виктором Берковским мы очень тесно общались и вдвоём сочинили целый мюзикл, музыкальную сказку «Али-Баба». Эта работа продолжалась в течение года, и я с огромным наслаждением вспоминаю эти рабочие моменты.
А «Под музыку Вивальди» было так. Виктор Берковский в это время работал профессором в Индии (он специалист по прокату, всю жизнь работал в институте стали и сплавов), а я был в Москве. И мне попалось стихотворение Александра Величанского. Я стал сочинять музыку и поделился своими трудностями, проблемами с Берковским - послал ему стихотворение в Индию. Через полгода он вернулся в Москву, у него появился свой вариант. Мы соединили наши варианты, и получилась песня.
А ещё была песня «Ночная дорога», где мы с Берковским соединили наши две бесхозные мелодии. Вернее, соединил их Визбор. Он сочинил стихотворение, которое потребовало обе мелодии. В общем, всё было продиктовано нашими близкими дружескими отношениями.
– Вы пишете только музыку, что даёт полное право называть вас композитором. Жертва собственным словесным творчеством в пользу большой поэзии даёт преимущества в плане защиты от критики хотя бы с одной стороны своего творчества?
– Если бы у нас была критика – это было бы замечательно. Часто вы видите рецензии на пластинки или концертные выступления? Мы выпустили 10 компакт-дисков, а я ни одной рецензии не видел. Защищаться не от кого.
Я считаю своё положение в каком-то смысле шикарным, потому что это замечательно: ты можешь на книжной полке выбрать то, что тебе нравится, ближе по духу. Но профессиональная поэтическая основа, а если это ещё из золотого фонда, не даёт гарантии успеха. Есть музыкальные графоманы, которым кажется, что если они берут, например, Блока, Цветаеву, Гумилёва, Бродского, то это уже гарантия успеха. Но, как показала жизнь, испортить хорошие стихи очень легко. Особенно это ярко показывают люди шоу-бизнеса, когда они, не дай Бог, берут хорошие стихи – и буквально на глазах почтеннейшей публики высокая поэзия превращается в низкопробный текст. От того как это исполнено, кем, в каком контексте и так далее.
Это палка о двух концах. Нужно же понять это. Пережить и пропустить через свою душу.
– Как вы считаете, кому нужны были споры о физиках и лириках?
– До сих пор этот журналистский штамп используется направо и налево. Штамп он и есть штамп. К сожалению, никто из журналистов ничего другого не придумал.
– Помните ли ваш первый выход на сцену в качестве автора-исполнителя собственных песен?
– Я был студентом первого курса физического факультета. Это был январь 1963 года. Я вышел на сцену Дома культуры МГУ на Ленинских горах. Успех был грандиозный. Потом надо было сильно стараться, чтобы получился подобный успех. Меня приветствовали мои сокурсники, я был одним из студентов, одним из своих. И поэтому был такой восторг.
– Среди ваших друзей множество авторов-исполнителей. Вы даже собираете их для оценки вашего творчества…
– Не для оценки. Я как-то остерегаюсь употреблять такие выражения: «В моём творчестве»... Вы знаете, когда так человек говорит, а при этом он производит жвачку, то это выглядит напыщенно и смешно. Два года назад я сочинил сразу несколько песен на стихи Арсения Тарковского и ещё какие-то новые песни, мне захотелось поделиться этим со своими коллегами, и я пригласил их на «рюмку» чая. Это происходит не специально. Может быть, потом мне кто-то и звонил, что-то говорил о каких-то впечатлениях или замечаниях.
Раньше это было более регулярно. Я работал в институте органической химии вместе с Александром Дуловым, и мы частенько собирались ближе к вечеру в его лаборатории, проходили довольно бурные обсуждения того, что сочинялось в это время. Что у него было, что у меня. В частности, когда стали появляться сонеты Шекспира. Обсуждались варианты, потому что там действительно шёл поиск. У музыки на «Сонет № 90» было, по крайней мере, шесть вариантов, пока не найден был окончательный. Мои научные коллеги были моей средой, творческой мастерской.
– Что главное в хорошей компании? И какой компании можно присвоить прилагательное "хорошая"?
– Это как у кого… Это зависит от человека, что он считает хорошей компанией. Это должны быть единомышленники, друзья. Друг – это такой человек, который, прежде всего тебя понимает. Он понимает тебя и в твоих успехах, и в твоих заблуждениях и ошибках. И когда ты совершаешь ошибку, он не осуждает тебя, а спрашивает: «Чем я могу помочь?» И когда ты находишься среди таких друзей, ты не ждёшь никакого подвоха, а, наоборот, чувствуешь себя в полной безопасности, ты имеешь шикарную возможность быть самим собой. Вот это хорошая компания.
– Сергей Яковлевич, неужели вы играли джаз на танцах?
– Это было в школьные годы. Я играл на ритм-гитаре. Это было, конечно, наглостью с моей стороны. Я гитару-то в руки взял лет в 15, а уже в 17 играл на танцах. В то время на танцах играли американский джазовый репертуар 40-50-х годов. Это была эпоха свинга и би-бопа. И нужно было осваивать этот репертуар. Он был достаточно сложным в гармоническом отношении, но в то же время ярким и мелодичным. Публика любила эту музыку.
– Сергей Яковлевич, вы играете на семиструнке. В чём отличие её от шестиструнной?
– Это исторически так вышло. В 50-е годы вообще люди играли на семиструнной гитаре. Если бы вы зашли тогда в музыкальный магазин, то 90% там висело семиструнных гитар, производства Ленинградской фабрики им.Луначарского. Самая дешёвая стоила 7-50 руб. на деньги после 61 года, потом 9-60 (тоже приличный инструмент). А когда мне купили гитару за 25 рублей, я вообще чувствовал себя профессионалом. Тогда я учился в 10 классе.
Позже, когда появились «Битлы», в середине 60-х, наблюдался бум среди молодёжи. Все стали играть их репертуар и, соответственно, осваивать шестиструнную гитару. Благодаря "битлам", конечно, шестиструнная гитара пошла вширь. И, опять же, нужно было осваивать музыкальную грамоту, потому что музыка "битлов" требовала того. Тремя аккордами там не обойдёшься.
В 50-е годы шестиструнная гитара – это был классический инструмент. У нас был самый известный музыкант Иванов-Крамской, а в Москву приезжала аргентинская гитаристка Мария Луиза Анидо. Я бывал на её концертах, на них царила атмосфера благоговения и некоторого заговора, потому что собирались истинные любители гитарной классической музыки, и они все знали друг друга в лицо и т.д.
А шестиструнную гитару можно было купить в комиссионном магазине. Там тоже собирались люди, посвящённые и приобщённые.
– Не было у вас желания переучиться на шестиструнную?
– Нужно сказать, что это не просто определённое количество струн. Это разные инструменты. Настолько отличается аппликатура, техника и манера игры. Дело в том, что мне показали семиструнную гитару ещё с необычным строем, минорным, где вторая струна отличается по настрою от стандартного. Вместо си си-бемоль. А пятая струна вместо си настраивается на до. И поэтому всё другое. Мне показали пять аккордов, а остальные 585 я придумал сам.
– Сергей Яковлевич, что это за нестандартный настрой? Откуда он пошёл?
– Мне показали так и всё. Иногда цыганские исполнители перестраивают на минор – это известно, но подробно никто не разрабатывал. Так что это мой фирменный знак. Это позволяло мне не впадать в какие-то штампы, стандарты. На шестиструнной гитаре выработано довольно много стандартов, и автор, сочиняющий на шестиструнной гитаре, волей-неволей их придерживается. Классической манеры, джазовой или кантри. Вот скажем, Жанна Бичевская - яркий пример того, как она играет русские песни. В игре на гитаре у неё ярко выражена манера американского кантри. А я абсолютно свободен, сам изобретаю какие-то ходы, аппликатуры, обращения аккордов. Гитаристы частенько впадают в чувство недоумения, когда слышат мою игру, и не видят, на чём я играю. Им всё кажется необычным. Действительно, другие обращения. Это помогало обрести своё лицо.
– Ваши пожелания всем любителям вашего творчества в городе Бийске Алтайского края?
– Мне хотелось пожелать не только любителям того, что мы с Татьяной Никитиной делаем, а вообще жителям вашего края всего самого-самого доброго и не расставаться с хорошей музыкой и поэзией. Это ведь довольно легко. Надо просто снять с полки книжку, или взять в библиотеке или, в конце концов, заглянуть в Интернет.
газета "РИФформа" (г.Бийск)
3-30-2005 года
Евгений Гаврилов
Комментариев нет:
Отправить комментарий